Причины и смысл катастрофы западной цивилизации

Главное противоречие отдельной личности и общества заключается в том, что личность стремится к стабильности, а общество к развитию.

Безусловно, отдельный человек тоже учится, развивается, приобретает новые навыки, осваивает профессии. Но в большинстве случаев (за редким исключением) это всё средства достижения цели, цель же – стабильная достойная жизнь для себя и близких. Именно поэтому человек воюет, чтобы не воевать, совершает героические подвиги, чтобы не совершать их. Солдат мечтает не о вечных битвах, а о возвращении домой с победой. "Хорошая жена, хороший дом – что ещё надо человеку, чтобы встретить старость?"

В противовес этому для общества развитие (движение) и есть жизнь. Именно поэтому сейчас так велико число людей, которые требуют, чтобы им на блюдце с голубой каёмкой подали идеологию. Они совершенно правильно чувствуют и говорят об этом, что общество утратило цель развития. Простой перехват глобального лидерства у США или повышение качества жизни до уровня сверхпотребления не могут быть целью общества, хоть вполне допустимы в качестве цели для большинства его членов.

Ошибка просителей идеологии заключается в том, что идеология не может дать им требуемую цель. Все известные идеологии были неразрывно связаны с нынешней политико-экономической системой, которую принято обобщённо называть капитализмом, но которая неоднократно менялась, с конца XV – начала XVI века по сей день. Её последние изменения произошли на наших глазах. Капитализм третьей четверти ХХ века, который многие из ныне живущих ещё застали, серьёзно отличается от современной организации общества и производства.

Эти последние изменения позволяют нам говорить, что нынешний кризис для данной системы последний – кризис самой системы, непреодолимый в её рамках. Система базировалась на понятии "неприкосновенности частной собственности" и связанных с этим свобод (личных и экономических). Однако в современном мире, как неприкосновенность частной собственности, так и личные свободы постепенно деградировали.

Общество, сталкиваясь с кризисом, вызванным исчерпанием возможностей системы, требует от государства более активного регулятивного вмешательства как в экономические, так и в социальные отношения. Фактически оно добровольно отказывается в пользу государства от своих прав и свобод и выдаёт государству карт-бланш на любые ограничения, при том условии, что государство будет жёстко продвигать волю большинства.

Это естественный подход. Сталкиваясь с кризисом традиционных структур, человек теряет чувство защищенности и стабильности. Стремясь их вернуть, он готов пожертвовать правами. Ровно так на заре тёмных веков, свободное крестьянство и мелкие землевладельцы "добровольно" передавали "сильным домам" свою землю (становясь на ней арендаторами, личная свобода которых тоже быстро урезалась). В условиях слабого государства они меняли свободу и статус собственника на защиту и стабильность, предоставляемые им частными лицами – будущими феодалами. В наше время государство сильно как никогда, поэтому защиту от теряющего привычные очертания мира, люди ищут у него, традиционно жертвуя ему за это свои права.

Однако, так же как между сеньором и вассалом выстраивались отношения, основанные на взаимных обязательствах, народ, жертвуя правами в обмен на стабильность, хочет понять, как именно эта стабильность будет обеспечена. Поскольку же неотъемлемой частью обеспечения стабильности является общественное развитие (обездвиженное общество быстро деградирует, обращая энергию на внутренние конфликты, и становится опасным для своих членов), народ и требует идеологии, желая знать, куда его поведут и какая стабильность ждёт его в конце пути.

Но, как уже было сказано выше, все известные идеологии являются неотъемлемой частью отжившей системы. Более того, все они уже имели шанс для реализации своих идей и все более-менее кроваво провалились. Только что, на наших глазах завершился провал неолибералов, проповедовавших всеобщую толерантность, позитивную дискриминацию большинства и права меньшинств.

Как правило, адепты старых идеологий (далеко не только наши неокоммунисты) утверждают, что они "были первыми", поэтому "допускали ошибки", а со второго раза не ошибутся. Но второй шанс им история не предоставит. Именно потому, что у них не было и нет шансов создать что-либо путное.

Дело даже не в том, что они пытались насилием заставить всех, до кого могли дотянуться, принять их постоянно менявшуюся идеологию. Опять-таки идейные метания свойственны не только марксистам, но всем "идеологам". Дело в том, что на волне научного детерминизма конца XIX – начала ХХ века "идеологи" пришли к выводу, что новое общество можно создать по предварительному плану.

Марксисты сакрализировали "научность" своей теории, но на сакральную "научность" претендовали и фашисты, современный неолиберализм и вовсе родился как плод длительных "научных" поисков университетов "Лиги плюща". Пожалуй, только нацисты напрямую (без промежуточного звена сакральной "научности") сакрализировали непосредственно своего вождя, который в их представлении и обладал "сверхзнанием". В конечном итоге все идеологии реализовывали схему: сакральный "гениальный" вождь, обладающий неким особым знанием и окружённый соратниками, проповедующими массам близкие и понятные им идеи: "отнять и поделить" (а по какому принципу: классовому, национальному или какому ещё – неважно).

Результат экспериментов "идеологов" с государственным строительством оказался плачевным: все "идеологические" системы рухнули или вернулись к нормальным доидеологическим системам, все доидеологические системы уцелели. В мире до сих пор можно найти и первобытно-общинный строй и разные формы военной демократии с более-менее сложной племенной организацией, и феодализм, и капитализм, и то, что Маркс и Энгельс называли "восточным способом производства, и различные переходные общества, проекты же "идеологов" рухнули, несмотря на огромные жертвы и невиданные ресурсные затраты, при помощи которых их пытались спасти.

Последним на нашей памяти пытались спасти СССР. Народ интуитивно правильно чувствует, что Союз не был обречён, как государство. Но он был обречён как идеологический проект. Спасти Союз и провести успешные реформы можно было, только отказавшись от идеологии. Но то, что понял и сделал Дэн Сяопин, заявивший, что цвет кошки не важен, если она ловит мышей, так и не поняли советские реформаторы – ни Горбачёв с командой, ни их оппоненты. Спор между ними шёл лишь о том, какая идеология (коммунистическая или неолиберальная) нужна СССР. А необходимо было деидеологизировать политику в принципе – не вырывать власть у партийных структур, а деидеологизировать партийные структуры, окончательно интегрировав их в государственный аппарат, как это сделал Дэн Сяопин.

Сейчас Трамп пытается стать Дэн Сяопином для Запада. Но может стать и Горбачёвым. Неслучайно трампизм часто сравнивают с перестройкой. Американская элита идеологизирована не меньше, чем была постсоветская, а европейская намного больше. Поэтому Запад пока что идёт по тому же пути, по которому вёл СССР Горбачёв. КПСС уже к началу 80-х осознала невозможность построения коммунизма, отсутствие не только плана, но и реальной научной базы, утопичность всего проекта. Но вместо того чтобы отказаться от неоправдавшейся идеологии и начать жить прагматичными государственными интересами, она решила законсервировать "достижения социализма", чтобы дождаться возможности совершить новый рывок к коммунизму.

То же самое сейчас пытается предпринять Запад – законсервировать систему и дождаться лучших времён, когда можно будет начать всё сначала. Но попытка консервации политической системы всегда бывает вызвана её вступлением в системный кризис. То есть, система, исчерпавшая возможности развития, начинает испытывать острую ресурсную недостаточность. При этом консервация требует дополнительных ресурсов, поскольку помимо обслуживания работающих частей системы, которые требуют обычного расхода ресурсов, надо расходовать их ещё и на содержание неработающий (законсервированных).

По этой же причине дополнительный ресурс необходим и для реформ (надо обеспечивать не только существование старой системы, но и параллельное создание новой). Разница лишь в том, что реформы дают шанс на прорыв к новой, более эффективной системе (или к модернизации старой, если у неё ещё есть для этого ресурс), а консервация обеспечивает только стагнацию и быстрое разрушение нежизнеспособной системы ввиду обострения ресурсной недостаточности.

Собственно, всё это мы видели в последние годы СССР. Несмотря на гигантские усилия, прилагаемые для выправления ситуации, она деградировала на глазах, а ресурсы буквально растворялись, пожираемые бессмысленным попытками консервации.

Сейчас то же самое происходит с Западом. Пытаясь законсервировать систему, Трамп, смирившись с временной неспособностью США обеспечить ресурс за счёт каннибализации системной периферии (России, Китая, других стран БРИКС), перешёл к попыткам каннибалиации центра системы (ЕС и других ближайших союзников США).

Современные отношения США и ЕС в определённой мере, хоть и не буквально напоминают взаимоотношения союзного центра и ельцинской РСФСР в последние полтора года СССР. Только в случае Союза РСФСР была инициатором борьбы с центром, а в случае США/ЕС Вашингтон инициировал борьбу со становым хребтом Запада – ЕС и НАТО.

Можно надеяться, что это пойдёт на пользу США (хоть это сомнительно), но для системы (напомню, что это система американской гегемонии) такая борьба разрушительна, независимо от того, кто в ней победит и будет ли вообще победитель. Во-первых, она пожирает впустую и без того дефицитные ресурсы – США тратят на борьбу больше, чем смогут получить в результате гипотетической победы. Во-вторых, Вашингтон не сможет один вытянуть гегемонию, которую не смог вытащить вместе с союзниками. В-третьих, европейские элиты, спасаясь, могут сменить внешнеполитическую ориентацию, усилив противников США и сделав геополитическое положение Америки безнадёжным (с точки зрения восстановления гегемонии). Впрочем, более вероятно, что сменятся сами европейские элиты, причём не исключено, что с применением силы и с неясным для США перспективами.

В общем, ориентация "реформ Трампа" на консервацию системы, с неизбежностью ведёт к нарастанию ресурсного дефицита и неизбежному ускоренному разрушению системы. Нас это радовать не должно, так как система глобальна и мы, являясь её частью, также ощутим последствия её развала. Другое дело, что для России и Китая, являющихся периферией системы и не накопивших такого груза противоречий и обязательств, как Запад, являвшийся центром системы, последствия не должны быть настолько катастрофичны, как для американо-европейского центра системы.

Более того, при минимуме удачи и грамотном подходе у нас могут оказаться хорошие шансы в новой системе, о которой мы пока не знаем ничего, кроме того, что она должна возникнуть на месте старой. Ибо никогда не было так, чтобы ничего не было.